Актер скончался сегодня, 9 июля, в возрасте 77 лет
Грустная новость... Насколько я знаю, Ежи сражался за свою жизнь как лев, как настоящий гладиатор, во многих поединках со своими болячками вышел победителем. Но сейчас болезнь оказалась сильнее…
Ежи Штур родился в 1947 году в Кракове. Его отец был выходцем из Австрии, мама – полькой. По первому образованию он – филолог, владел несколькими языками, в том числе русским и итальянским. Любопытно, что по-русски научился говорить в 5-м классе школы.
В кино Ежи дебютировал в начале 1970-х. Режиссёры быстро заметили талантливого юношу и завалили его предложениями. Российским зрителям актер полюбился после комедии «Новые амазонки» («Секс-миссия»), а после «Дежа вю» - стал польским актером №1. На мой вкус, Ежи просто гений комедии, своими ужимками, мимикой и голосом он доводил зрителей до гомерического хохота и слез. Это не многим дано.
Помню, в 1985 году, когда в СССР привезли «Новых амазонок», ажиотаж и очереди в кинотеатры были просто фантастические. Кинотеатры буквально дрались за право показывать эту ленту. Всего Ежи Штур снялся более чем в 60 фильмах, также работал режиссером и сценаристом.
Еще Штур известен своей любовью к России, и никогда ее не скрывал – даже когда отношения Польши с Россией дали большую трещину. Он часто приезжал на российские фестивали и всегда признавался в любви к нашей культуре и к советским фильмам - «Летят журавли», «Баллада о солдате», «Судьба человека». Снимался он и в российском кино, например, в сериале «Глухарь».
В отличие от многих киноактёров Штур однолюб: более 50 лет он был счастливо женат (по профессии его супруга – музыкант, скрипачка). Пара воспитала двоих детей – дочку Марианну и сына Мацея, который, кстати, тоже связал свою жизнь с кино.
В течение многих лет актер имел серьезные проблемы со здоровьем. Первый сердечный приступ случился в 37 лет. Тогда врачи посоветовали ему отказаться от актерской деятельности, но Штур продолжал играть и сниматься. В 2011 году Штуру диагностировали рак, который он смог вылечить. В 2016-ом он перенес инфаркт, а в 2020 году у него случился инсульт. Минувшей ночью он попал в больницу, откуда уже не вышел…
Предлагаю самые яркие фрагменты интервью актера.
«ИННА ЧУРИКОВА МЕНЯ ЛИШАЛА СНА»
«Моя любовь с вашим кино началась в детстве, о войне я узнал благодаря советскому кино. «Баллада о солдате», «Летят журавли», «Судьба человека» — эти фильмы навсегда остались в моей душе.
Когда стал студентом, меня все больше интересовал окружающий мир, тогда пришло другое ваше кино. В том периоде жизни меня потрясли работы Глеба Панфилова. Блистательная актерская игра Инны Чуриковой порой лишала сна.
Это была для меня новая кинематографическая школа.
Скажу больше, в какой-то степени актерскому мастерству я учился у ваших замечательных актеров, мой первый контакт с Шекспиром случился благодаря режиссеру Григорию Михайловичу Козинцеву, его фильм «Гамлет» меня просто потряс…
А в театре эталон Гамлета для меня — это гениальная работа Иннокентия Смоктуновского. Я потом сам играл Гамлета в театре, но работа Смоктуновского — это пьедестал.
На Западе тоже есть замечательные актеры, и даже гениальные, но ваши мне ближе. И я знаю, почему. У нас общие славянские корни…
Я счастлив, что в театре много работал и работаю с русским репертуаром. Это было настоящее счастье, когда с режиссером Анджеем Вайдой работал с пьесой «Бесы» по роману гениального Достоевского. Когда я в «Преступлении и наказании» играл Порфирия Петровича, это тоже было высшей нотой актерского счастья.
А Чехов! Его «Вишневый сад», что может быть лучше?!
В своей жизни играл нескольких героев этой пьесы. Начинал с Лопахина, потом Яшу играл, и Епиходова играл. «Вишневый сад» для меня не исчерпан, еще могу сыграть Гаева и Фирса».
«РОССИЯ ВЕЛИКА СВОИМ ДУХОМ»
«Политика — дама неверная, и она сделала все, чтобы наши связи стали менее теплыми и крепкими. Для меня это больно. Я считаю, что наши страны много теряют из-за этого искусственного отдаления. Поэтому, как человек и как художник, я использую любой шанс сблизить нас на самом благодатном — культурном поле. Ведь раньше польское кино было популярным в Советском Союзе, а советское кино знали и любили поляки. Я стал тем, кем стал, благодаря советскому кино, которое люблю.
Сегодня взгляд на Россию в Европе изменился, и Польша здесь не исключение. Пропаганда делает свое дело. Например, я до конца не знаю, какая на самом деле ситуация в России. Пропаганда все искажает.
Для меня Россия будет всегда великой страной, ее размеры трудно даже вообразить. Семь часов на самолете летишь из Москвы на восток, и это все Россия. А можно лететь и восемь часов и даже девять до Камчатки, и это тоже все будет Россия.
Россия велика не только размерами, но и своим духом и своим характером, который никто и никогда не смог изменить. С Россией нужно разговаривать, а не приказывать ей. Я очень уважаю русских людей. У людей из великого края другой характер, это надо понимать. А маленькие страны Европы пытаются разговаривать с Россией в повелительном тоне. Это же смешно.
Думаю, после этого разговора у меня могут быть проблемы в Польше. Глупость сегодняшней польской политики может меня спрашивать: что вы там делали и почему вы это говорили? Какой ни будь глупый журналист меня обязательно уколет моим отношением к России».
«РУССКИЙ ЯЗЫК ЖИВЕТ ВО МНЕ»
«Мой русский язык начался в пятом классе средней школы. Его я там учил четыре года. Русский язык был со мной и во время учебы в театральной студии.
Тогда были большие культурные связи с вашей страной, фестивали, поездки, общение. А русские красавицы! Они тоже внесли свой неоценимый вклад в мои познания русского языка.
Потом работал в русском кино, где сделал несколько фильмов. Эта практика дала большой опыт в разных областях жизни…
Мне кажется, что, когда долго не говорю по-русски, забываю язык, но он удивительным образом живет во мне. Достаточно несколько дней пожить в русской среде, как ваш язык чудным образом возвращается ко мне. Значит, он во мне живет. И я несказанно этому рад.
И еще очень важно — если это не самое важное! — что меня в России любят. Если бы не любили, я забыл бы ваш язык. Это совершенно точно».
«СМЕШИТЬ ЛЮДЕЙ ТРУДНО»
«Так получилось в моей жизни, что в начале своего актерского пути я работал в кабаре. Это было нормально: молодые актеры Кракова после спектакля бежали в ресторан и там перед публикой выступали как артисты кабаре.
Для меня было своеобразным расширением диапазона, когда после серьезной драматической работы в театре шел в ресторан, где пел, шутил и веселил публику.
Из кабаре меня взяли на телевидение, заметили, что я могу быть смешным. Вот тут и началось!..
Благодаря телевидению у меня случилась феноменальная популярность, узнаваемость была просто фантастическая, гонорар платили тоже хороший. Но в один прекрасный день я от всего отказался. Взял и ушел.
Многие не понимали, почему я это сделал? Мне хотелось быть разным, а телевидение эксплуатировало только одно мое качество — комедийное. Они хотели сделать из меня национального шутника. Мне это не нужно, я глубже, чем рассказчик смешных историй.
В жизни ничего не бывает зря. Я ушел с телевидения, и у меня начался серьезный кинематографический путь. Я начал сниматься в серьезный картинах. Моя карьера началась благодаря режиссеру Кшиштофу Кесьлевскому, которого потом справедливо назвали великим.
А в восьмидесятых годах ко мне пришел знаменитый польский комедиограф Юлиуш Махульский, и с ним мы сделали фильм, который стал очень заметным в истории польской комедии — «Секс-миссия». У вас он был известен как «Новые амазонки».
Честно скажу, что смешить людей очень трудно. Быть комиком намного труднее, чем драматическим актером. Комедия имеет все аспекты фильмов, которые присущи другим жанрам, но у нее особый и очень важный ритм.
Понимаете, один расскажет шутку и не смешно, другой расскажет ту же самую шутку — и все хохочут до слез. Все зависит от ритма и энергетики рассказчика.
Я глубоко убежден, что на артиста выучиться нельзя. Школа учит только тому, как сделать. Она учит только технике, которая поможет вытащить то, что у тебя внутри. А вот с «внутренностью» надо родиться».
«МЫ НЕ ХОТЕЛИ ПОПУЛЯРНОСТИ»
«Но потом приходит рынок, и часто этот рынок уничтожает эти идеалы. Еще нашу профессию уничтожают деньги и популярность. Когда я был студентом, всерьез считалось, что быть популярным — это удел эстрадных артистов и дикторов, которые объявляют погоду. Мы не хотели популярности, мы хотели оставить свой след в истории театра.
Это теперь популярность стала неотъемлемой гранью актерского успеха.
Самое большое зло для меня — это телевизионные сериалы, где актеры сегодня даже не знают, что будут играть завтра. Они идут по роли на ощупь, думают только об одном: чтобы сценарист завтра не убил его персонажа. Вот это настоящий ужас, вот это и есть убийство нашей профессии.
У художника есть два способа быть услышанным. Первый — это провокация, второй — быть всегда самим собой и защищать свою правду. Это элементарные критерии любого художника. И если твоя правда оказалась в оппозиции, то будь в оппозиции. Главное — свою правду не меняй на бутерброд.
Любой проект начинаю с поиска внутри себя того, с чем не согласен. Что у меня внутри болит, что меня волнует. Если от этого оттолкнешься, то будешь точен и твоя аудитория тебя услышит».
О БОРЬБЕ С БОЛЕЗНЯМИ
«Моя книга, которую осмелился назвать почти по Станиславскому «Сердечная болезнь, или Моя жизнь в искусстве», — это просто дневник болеющего человека. У меня был трудный период, я тяжело болел. Обширный инфаркт и рак гортани — это все я пережил.
Я подробно и честно описывал каждый прожитый день. Писал, как сегодня заставил себя написать три письма, как заставил сходить на прогулку, посмотрел фильм, прочитал книгу...
Сегодня врачи мой скромный труд называют элементом терапии. Говорят, что больным дают ее читать со словами, что у автора было состояние хуже вашего и он победил болезнь. И вы победите, говорят они. Главное — не устать от жизни и хотеть жить. Верить, что все плохое обязательно пройдет.
Например, я описывал, как сегодня дошел до этой лавочки. На трясущихся ногах, но дошел. А завтра я выбирал лавочку, которая стоит в самой глубине больничного парка, и доходил до нее.
Простым языком писал, как шаг за шагом шел к выздоровлению. Маленькими, неуверенными, трудными шагами. Но шел.
Скажу честно, эту книгу я начинал писать как завещание для своих детей, для своей внучки. Это не моя заслуга, что потом жанр этой книжки поменялся. Так случилось. Но я четко понял одно: к смерти нужно быть готовым. Я писал книгу и вспоминал, что мне удалось в жизни, а что не удалось.
Были моменты, когда не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, и мне в те дни было легче, когда вспоминал, что хорошее мне удалось сделать. Я не допускал мысли о скорой смерти…
Когда я заболел, моя дочь была беременна. Я себе сказал, что обязательно должен увидеть ее ребенка. Это был мой маяк, который давал мне силы. Не поверите, я вышел из больницы за неделю до рождения моей внучки. Знаете, как после тяжелой болезни меняется менталитет. Все люди, которых раньше считал нерукоподаваемыми, стали рукоподаваемыми.
Теперь, когда вижу глупых или злых людей, у меня первая мысль: а может, у него что-то болит? Раньше чужая глупость меня злила, а теперь смешит.
Счастливый ли я? Трудный вопрос. Мое счастье состоит в том, что иду к счастью. Может, и не дойду, но идти надо. К счастью можешь не дойти никогда, но идти очень приятно.
Если Бог меня примет, то ему обязательно скажу спасибо за то, что я рядом с ним. Я очень надеюсь, что смогу встретиться с моей мамой и моим папой. Надеюсь…
Вы сказали, что у меня обаятельная улыбка. Сорок лет назад первой мне это сказала одна девушка, и того дня мы с ней вместе… Разве это не счастье? Счастье, да еще какое…»